Любовь и Блуд в произведении Н.В. Гоголя «Ночь перед рождеством»

Ночь… Семья давно спит. А вот мне не спится. Сегодня я читала с ребенком произведение Н.В. Гоголя «Ночь перед рождеством». Не помню, чтобы мы в свое время проходили это произведение по школьной программе или же я так плохо училась. Поэтому я прочитала его впервые. Стыдно. Каюсь. Вот теперь лежу и думаю, что полезного я могу взять из прочитанного для своего блога. Ведь, несомненно, в нем есть и про любовь и про блуд.  Попытаюсь проанализировать, но прошу не судить меня строго. Я не филолог и не умею анализировать текст по всем правилам, и наверно единственное, что меня всегда интересовало в литературных произведениях, так это выглядеть «а где же там про любовь», прочувствовать все, что хотел передать автор.  Я не философ и не умею высокопарно излагать свои мысли. Я даже не психолог, хотя книжки по психологии и почитываю для самообразования.  В общем, я обычный человек со своим  взглядом, со своим мнением. Прошу заранее у всех прощение, если мое мнение, с чьим-либо не совпадет, или же случайно оскорбит кого-то.

Так, где же мы можем видеть любовь в этом произведении?

«Смысл любви» Владимира Соловьева

Владимир Соловьев знакомится с учением Федорова (в сжатом виде в конце 70-х годов, точнее, в 1876 г., в бо­лее развернутом — в самом начале 80-х годов) и в пер­вом порыве от открывшейся ему пророческой дали пишет свои широко известные слова о «первом движе­нии человеческого духа вперед по пути Христову», признавая для себя Федорова «дорогим учителем и уте­шителем». Начиная с этого времени внимательный и по­нимающий взгляд явственно ощутит в мысли Соловьева направляющее ее «федоровское» течение, прямо выхо­дящее на поверхность в его эстетических работах, и в частности в его знаменитой статье «Смысл любви», где интересующая нас сейчас проблема как раз и развер­нута. Проблема выставлена здесь, возможно, чувственно богаче, художественнее, чем у Федорова, но сама укутанность ее в образ, особенно в последних решаю­щих выводах, скрывает сами эти выводы, размазывает их в метафорические «как бы», в мистические порывы. Во всяком случае, недаром так их поняли даже самые заинтересованные читатели, поколение русских символи­стов. Фактически же Соловьев говорит то же, что и Фе­доров, но, не зная последнего, понять первого в его исти­не, то есть в том, что он сам хотел сказать, трудно. На точном федоровском фоне, на его экране проецируясь, стилистически эффектные, перистые облака фраз и периодов Соловьева наливаются жизнью, тяже­леют верным значением. Так мы их и попытаемся рассматривать. «Смысл любви» — одна из немногих ра­бот, прямо касающаяся вопроса метаморфозы пола и по­ловой любви, и я позволю себе достаточно подробно проследить за ходом ее мысли.

«Положительное целомудрие» Николая Федорова

Николай Федорович Федоров (1829—1903), автор двухтомной «Философии общего дела», еще в конце прошлого века предложил другой фундаментальный выбор человечеству. Признавая внутреннюю восходя­щую направленность эволюции к порождению и разви­тию сознания, разума, он выступил с проектом «регу­ляции природы» как новой сознательной ступени эволюции, требующей преображения природы мира и са­мого человека силами всеобщего труда, науки и искус­ства. По мысли Федорова, человечество призвано овла­деть стихийными силами вне и внутри себя, выйти в космос для его активного освоения и преобразования, обрести новый бессмертный статус бытия, причем в пол­ном составе прежде живших поколений («научное во­скрешение»). С идей «регуляции природы» зачинается глубоко своеобразное философское направление обще­человеческого значения: русский космизм, активно-ре­волюционная, ноосферная мысль, представленная в XX в. именами таких крупных ученых и философов, как К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский, А. Л. Чижевский, В. Ф. Купревич. Их в частности объединяет понимание человека как существа еще растущего, «неоконченного», призванного превозмочь свою еще далеко несовершен­ную противоречивую природу, достичь более высокого онтологического положения в мире. В нынешней своей организации «человек не есть «венец творения», убеж­ден Вернадский; за сознанием и жизнью неизбежно должны следовать «сверхсознание» и «сверхжизнь», утверждает автор ноосферной теории на Западе Тейяр де Шарден. В эволюционные горизонты ноосферы включа­ются не только большее планетное единство и умноже­ние коллективной творческой мощи, но и преображе­ние природы каждой отдельной личности, развитие ресурсов ее мозга, расширение сознания, достижение индивидуального бессмертия.

Эрос и либидо (Платон и Фрейд)

         Скандальная знаменитость XX в. психоаналитиче­ская теория либидо, фактически подтвердила — в пре­делах человеческого микрокосма — космическую интуи­цию древнейших натурфилософов: Великий Эрос, кос­могоническая сила, начало влечения к соединению стихий, существ, вещей, лежит в самой основе всех явлений этого мира. Эротически заряженное поле — первичная и могущественная энергия человека; именно она, отклоненная от своей прямой цели, расходуется на самые разнообразные нужды общественно-культур­ного жизнеустроения. (Зигмунд Фрейд, создатель практики и философии психоанализа, говорил даже о количественных характеристиках этой энергии, еще почти неисследованных.) Либидо, то есть энергия всех первичных позывов, объединяющихся в человеческом представлении словом «любовь», включает, по Фрейду, все формы любовных и дружественных чувств, все привязанности к себе, к родителям, к сверстникам, к родине, к профессии и делу, к отвлеченным поня­тиям, к Богу и т. д.: один и тот же исходный половой импульс питает их всех. Такой пансексуализм неприятно сконфузил многих, скорее всего в силу своей холодно-научной оголенности. Ибо подобное видение, обряженное в великолепные мифологические одеж­ды, рожденное в поэтически-провидческом исступлении, не только никого не шокировало, но вдохновляло и возвышало веками. Речь идет о Платоне, его учении об Эросе, с которым отец психоанализа сам удостоверил свое родство, говоря о совпадении платоновского эроса с его собственным понятием либидо.

«ЛЮБОВЬ — ЭТО СТРЕМЛЕНИЕ К БЕССМЕРТИЮ...»

        Определение высшего дерзания любви, вынесенное в заглавие этой статьи, принадлежит Платону. Человек располагает особой энергией огромной мощи, которая расходуется прежде всего на воспроизведение его как природного существа. Стремление одухотворить, ис­пользовать для созидательных, творческих целей силу любви, эротическую энергию не раз возникало в мечте и мысли людей.

МЕТАФИЗИКА ЛЮБВИ И ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА В РУССКОЙ ФИЛОСОФСКОИ КУЛЬТУРЕ

Телом далек я от вас, но сердцем близок.

Сердце в нас — голубица Ноева.

Ничто так не дивно, как бездна святого сердца.

Тогда свято, когда лишь себя возвеличивает

Все — трава и лузга, все — прах и тень.

Все преходит; сердцем человек вечен.

Чистое сердце пребывает в любви, но любовь

остается в нем же.

А эта любовь — бог, значит, человек вечен.

О люди! Зачем удивляетесь океану, зачем

удивляетесь звездам?

Идите, вернитесь домой! Узнайте себя!

Этого будет достаточно.

Аминь.

Г. С. Сковорода

Начало формирования русской философской куль­туры было прямо и непосредственно связано с при­нятием Киевской Русью в X в. христианского вероуче­ния из Византии и славянской письменности из Болга­рии. Ко времени крещения киевского князя Владимира византийская культура занимала ведущее и доминирую­щее положение как в восточноевропейском, так и в за­падноевропейском средневековье. Болгарская культура также к X в. переживала один из высших подъемов своего культурно-исторического развития, именуемого золотым веком болгарской письменности.

Характерной особенностью византийской государст­венности и византийской культуры было осознание себя Новым Римом и «ромейской», или римской, культурой, то есть осознание единой и непрерывной традиции го­сударственности и культуры, в которой исторические границы между римской античностью и византийским средневековьем были незначительны и условны.

Распространение христианской культуры на Руси было одновременно и распространением отдельных сторон античной культуры, специфически воспринятой и преоб­разованной христианством. Очень важным для древ­нерусской культуры была многозначность и особая специфика понимания того, что является «философи­ей», и того, кто имеет право называться «философом», которые конечно же не совпадали с современным пони­манием философии и философской деятельности. Хри­стианство, восприняв многочисленные элементы антич­ной философии, зашифровало почти все философские понятия и преднамеренно-осознанно отодвинуло их на задний план своего вероучения. В своем историческом развитии христианство встало перед необходимостью создания собственной христианской философии, которая бы, не акцентируя особенного внимания на своей свя­зи с античной философией, выдвинула на первый план библейскую мудрость и философемы Священного пи­сания. Философемы были особой разновидностью фи­лософской мысли, которая зачастую очень скрытно на­ходилась внутри какого-нибудь высказывания или текста (притчи, истории, иносказания), но не могла найти свое­го оформленного выражения в логической строгости научных понятий.

На протяжении своего многовекового развития хри­стианство создало устойчивую традицию рассматривать сердце и любовь как особые способы познавательной деятельности религиозного чувства. Свойство любви, утверждал св. Иоанн Златоуст, таково, что любящий и любимый составляют уже как бы не двух отдель­ных людей, а одного человека. Особенно много в раз­работку христианской метафизики любви и философии сердца внес своим творчеством Исаак Сирин. Результатом теоретической деятельности восточных учителей и отцов церкви было формирование религиозно-фи­лософского учения, рассматривающего сердце как вме­стилище человеческого и даже божественного разума, а любовь как более надежный и быстрый, по срав­нению с логическим познанием, способ постижения мира и человека...

ТЕМА ЛЮБВИ В ФИЛОСОФСКОЙ КУЛЬТУРЕ НОВОГО ВРЕМЕНИ

В эпоху Возрождения тема любви расцвела в обста­новке общего острого интереса ко всему земному и человеческому, освобождающемуся из-под контроля церкви. «Любовь» возвратила себе статус жизненной философской категории, который она имела в антично­сти у Эмпедокла и Платона и который был в средние века заменен на статус религиозно-христианский. Но религиозный оттенок любовного чувства не исчез сов­сем, и в этом сыграло свою роль то, что возрожден­ный во Флорентинской академии XV в. неоплатонизм изначально был проникнут настроением благочестия. Но ренессансное миросозерцание упорно стремилось осво­бодиться от гнета церкви, и в давнем противопостав­лении любви «земной» и любви «небесной» земная гром­ко заявила о своих правах, отстаивая их со все боль­шей решительностью...