МЕТАФИЗИКА ЛЮБВИ И ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА В РУССКОЙ ФИЛОСОФСКОИ КУЛЬТУРЕ

Телом далек я от вас, но сердцем близок.

Сердце в нас — голубица Ноева.

Ничто так не дивно, как бездна святого сердца.

Тогда свято, когда лишь себя возвеличивает

Все — трава и лузга, все — прах и тень.

Все преходит; сердцем человек вечен.

Чистое сердце пребывает в любви, но любовь

остается в нем же.

А эта любовь — бог, значит, человек вечен.

О люди! Зачем удивляетесь океану, зачем

удивляетесь звездам?

Идите, вернитесь домой! Узнайте себя!

Этого будет достаточно.

Аминь.

Г. С. Сковорода

Начало формирования русской философской куль­туры было прямо и непосредственно связано с при­нятием Киевской Русью в X в. христианского вероуче­ния из Византии и славянской письменности из Болга­рии. Ко времени крещения киевского князя Владимира византийская культура занимала ведущее и доминирую­щее положение как в восточноевропейском, так и в за­падноевропейском средневековье. Болгарская культура также к X в. переживала один из высших подъемов своего культурно-исторического развития, именуемого золотым веком болгарской письменности.

Характерной особенностью византийской государст­венности и византийской культуры было осознание себя Новым Римом и «ромейской», или римской, культурой, то есть осознание единой и непрерывной традиции го­сударственности и культуры, в которой исторические границы между римской античностью и византийским средневековьем были незначительны и условны.

Распространение христианской культуры на Руси было одновременно и распространением отдельных сторон античной культуры, специфически воспринятой и преоб­разованной христианством. Очень важным для древ­нерусской культуры была многозначность и особая специфика понимания того, что является «философи­ей», и того, кто имеет право называться «философом», которые конечно же не совпадали с современным пони­манием философии и философской деятельности. Хри­стианство, восприняв многочисленные элементы антич­ной философии, зашифровало почти все философские понятия и преднамеренно-осознанно отодвинуло их на задний план своего вероучения. В своем историческом развитии христианство встало перед необходимостью создания собственной христианской философии, которая бы, не акцентируя особенного внимания на своей свя­зи с античной философией, выдвинула на первый план библейскую мудрость и философемы Священного пи­сания. Философемы были особой разновидностью фи­лософской мысли, которая зачастую очень скрытно на­ходилась внутри какого-нибудь высказывания или текста (притчи, истории, иносказания), но не могла найти свое­го оформленного выражения в логической строгости научных понятий.

На протяжении своего многовекового развития хри­стианство создало устойчивую традицию рассматривать сердце и любовь как особые способы познавательной деятельности религиозного чувства. Свойство любви, утверждал св. Иоанн Златоуст, таково, что любящий и любимый составляют уже как бы не двух отдель­ных людей, а одного человека. Особенно много в раз­работку христианской метафизики любви и философии сердца внес своим творчеством Исаак Сирин. Результатом теоретической деятельности восточных учителей и отцов церкви было формирование религиозно-фи­лософского учения, рассматривающего сердце как вме­стилище человеческого и даже божественного разума, а любовь как более надежный и быстрый, по срав­нению с логическим познанием, способ постижения мира и человека...

Русская культура с самых древнейших времен вос­приняла христианское учение о любви и сердце. На­пример, в древнерусском памятнике XI в. «Слово о за­коне и благодати» киевский митрополит Иларион основ­ной причиной крещения князя Владимира считал тот факт, что «взглянуло на него всемилостивое око бла­гого Бога, и воссиял разум в сердце его». В «Сказа­нии о святых мучениках Борисе и Глебе» также очень характерным является высказывание такого рода: «Ибо кто же не восплачет, представив перед очами сердца своего эту печальную смерть?» И разум, воссиявший в сердце, и зрячие очи сердца — это не только лишь образный строй древнерусской книжности, но и следо­вание традиции христианского учения о сердце и любви.

В русской религиозно-философской культуре христи­анское учение о сердце и любви в той или иной форме просуществовало вплоть до начала XX в. Но особенно яркое воплощение это учение обрело в творчестве ук­раинского мыслителя XVIII в. Григория Саввича Сково­роды. Основные сочинения его были написаны в форме платоновских диалогов и настолько глубоко и подробно касались проблем понимания и комментирования та­ких христианских понятий, как вера, сердце и любовь, что есть все основания говорить о создании им особого учения о метафизике любви и философии сердца.

Почти во всех сочинениях Сковороды тема «любви и сердца» если не доминирует, то, по крайней мере, непременно присутствует. Трактат «Начальная дверь хри­стианскому добронравию» начинался с утверждения мысли о том, что счастье заключено в сердце, сердце в любви, любовь же в законе вечного. «Сие есть неперестающее вёдро и незаходящее солнце, тьму сердеч­ной бездны просвещающее». Любовь, продолжал свою мысль Сковорода, являет собой вечный союз между богом и человеком. Ее можно сравнить с невидимым огнем, который зажигает сердце стремлением к овла­дению божественным словом. В этом стремлении к слову и воле божества любовь становится божествен­ной любовью и даже самим богом.

Один из первых диалогов Сковороды назывался «Нар- кис» и был посвящен проблеме познания — самого себя, окружающего мира и бога. Проблема познава­тельных способностей «божественной любви» человека была искусно вплетена Сковородой в общую ткань философско-гносеологических проблем. Один из участни­ков диалога, Памва, поднял следующий вопрос: «Не всякому ли знакомы сии слова: время, жизнь, смерть, любовь, мысль, душа, страсть, совесть, благодать, веч­ность?» (С. 154). Однако ответы на эти вопросы не так просты, как кажется поначалу, считает Сковорода, и для их постижения необходимо подняться на полную высоту божественного ведения, так как время, жизнь и все прочее заключено и содержится в боге. «Глав­нейший и начальнейший премудрости пункт есть знание

Сковорода Г. С. Соч. В 2 т. М„ 1973. Т. 1. С. 111. (Далее стра­ницы этого сочинения будут указываться в скобках после цитаты.) о боге» (С. 155). Человек, как правило, не видит бога, но знает и верует, что он есть. Вера в бога порож­дает активную познавательную деятельность, имеющую цель благоугождение ему. Далее Сковорода дает в этом диалоге определение любви: «Вот любовь! Знание божие, вера, страх и любление господа — одна-то есть цепь» (С. 155).

Важное место для понимания философии сердца Сковороды можно найти в его диалоге «Разговор пяти путников об истинном счастии в жизни». Самое главное в человеке — это его сердце, которое «есть самый точ­ный в человеке человек» (С. 341). В своем суждении о человеческом сердце Сковорода ссылался на мнение библейского пророка Иеремии: «Глубоко сердце чело­веку (паче всех) и человек есть, и кто познает его?» Бытие человека связывалось украинским философом с наличием глубокого сердца. Логика рассуждения была такова — сердце человеческое есть не что иное, как его душа; душа человеческая есть мыслей бездна, а мысль есть не что иное, как корень, семя и зерно всей нашей крови, кожи, крайней плоти и прочей наружно­сти: «Видишь, что человек, мир сердечный погубив­ший, погубил свою главу и свой корень».

Сладость сердца и любовь, воспылавшая в сердце, являются, по мнению Сковороды, основой и началом всему сущему, любовь делает понятным для людей ангельский язык, она «начало всему и вкус». Всепро­никающая сила и мощь любви охватывает все три мира: макрокосм, микрокосм и мир библейской символики. Сковороде не был чужд мир конкретной, чувственной любви, он знал, что в мире существуют прекрасные и благословенные жены, сладостные для своих мужей, что существуют деторождения и прелюбодеяния. Но он рассматривал земную любовь прежде всего сквозь призму любви всеобщей и восходил к высотам любви как принципа мироустройства и жизнепорождения. Особое внимание Сковорода уделял и миру библейской символики. Библию он называл особой республикой с «новым миром и новым человечеством», называл зем­лею живых, страной и царством любви. В его фило­софском учении Библия была и образцом для соци­ального устройства человечества, и определенным гаран­том того, что общество будет в любви, любовь в боге, а бог в обществе. Таким образом, мыслитель XVIII в. очерчивал кольцо вечности, метафизический круг Люб­ви: человек — любовь — бог — человек.

Широкий круг философских идей, раскрывающих тему метафизики любви и философии сердца, делает в достаточной мере оригинальным философское уче­ние Сковороды. Своеобразность этого учения заключе­на не в самой теме, которая восходила к христианско-неоплатонической традиции восточных отцов и учителей церкви, а в свежести ее восприятия, развития, в ори­гинальности формы передачи последующим поколени­ям. Украинский мыслитель возродил для русской фи­лософской культуры традиции платоновско-сократического диалога, традиции платоновского философство­вания вообще и основных тем платонической и неопла­тонической философской культуры в частности. К таким темам, помимо метафизики любви и философии серд­ца, можно отнести также проходящую через все сочи­нения Сковороды тему метафизики света и филосо­фии солнца.

Христианское понимание таких бытийно-гносеологических категорий, как сердце и любовь, развитых в сочинениях Сковороды, оказывало значительное влия­ние на развитие русской философской мысли до нача­ла XX в. включительно. В наибольшей мере это влия­ние сказывалось в религиозно-философских сочинени­ях русских масонов XVIII и XIX вв., славянофилов, а также у отдельных представителей русской духовно- академической философии. Освоение философского уровня понятий любви и сердца было характерно и для русской литературно-художественной культуры. В каче­стве примера можно привести роман писателя-роман­тика А. Ф. Вельтмана «Сердце и думка», в котором удалось очень тонко переплести и развести на уровне понятий и художественных образов мысль и сердце.

В творчестве Ф. М. Достоевского понятия сердца и любви также занимали одно из важнейших мест. В «Записках из подполья» хотение сердца в его проти­вопоставлении рассудочной способности человека было поднято на уровень понятийно-мироустрояющего прин­ципа. Красота, которая, по мнению Достоевского, долж­на спасти мир, спасет его не сама по себе, а посред­ством сердца и любви. Сначала сердце должно обре­сти способность к видению красоты, а уже потом кра­сота зажжет в сердце спасающую мир любовь.

Основной, ведущей идеей, охватывающей все творче­ство великого русского писателя, была вера в любовь и бесконечную силу живой человеческой души, кото­рая способна возвыситься и торжествовать как над вся­ким внешним насилием, так и над любым внутренним падением. К идее Бога и Богочеловека Достоевский пришел на основании глубочайшего убеждения в том, что, невзирая на многочисленные человеческие пороки и немощи, человеческая душа несет в себе отблеск божественной силы и света. Жизненная реальность Бога и Богочеловека открылась Достоевскому во внут­ренней силе любви и всепрощения, которые являются основанием и незыблемым фундаментом царства прав­ды, светочем и блаженной гаванью его измученной души.

Традиции христианского истолкования любви и серд­ца нашли широкое воплощение в религиозно-философском творчестве славянофилов, которые очень любили подчеркивать связь учения с учением восточных отцов и учителей церкви. Особенно часто это делал И. В. Киреевский, который в концепции о «живом средоточии души» сумел провести существенное различие между познавательными способностями разума и сердца. Наи­более полные ответы на вопросы о сущности ума и сердца Киреевский надеялся найти в противопоставле­нии Запада и России, в различении типологических осо­бенностей рассудочных систем европейского любомуд­рия и характера русского ума, лежащего в основании отечественного быта: «Богословие на Западе приняло характер рассудочной отвлеченности — в православном мире оно сохранило внутреннюю цельность духа; там раздвоение сил разума — здесь стремление к их живой совокупности; там движение ума к истине посредством логического сцепления понятий — здесь стремление к ней посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечной цельности и сосредоточению разума» '. Бо­жественная истина, по мнению Киреевского, не может быть окружена мнениями обыкновенного разума, так как требует для себя высшего, духовного зрения, кото­рое невозможно приобрести внешней ученостью. Бо­жественная истина может быть схвачена только лишь в внутренней цельности бытия, и поэтому очень редки слу­чаи утраты православным человеком своей веры из-за знакомства с набором логических рассуждений, способ­ных пошатнуть его рассудочные понятия. «Покуда он верит сердцем, для него логическое рассуждение безо­пасно».

Философское осмысление сердца и любви как спе­цифических категорий в объяснении окружающего мира и человеческой жизни было свойственно широкому кру­гу русских мыслителей XIX — начала XX в. С наиболь­шей силой эти темы проявились в философском твор­честве таких мыслителей, как П. Д. Юркевич, В. С. Со­ловьев, П. А. Флоренский, Б. П. Вышеславцев. Сочинение Б. П. Вышеславцева «Сердце в индийской мистике», рассматривающее специфику и особенности мистиче­ского познания на материале индийской философской мысли, очень интересно, но не столь важно для харак­теристики преемственности в развитии «философии сердца» русской философской культурой, но другая его работа, «Этика преображенного эроса», в гораздо боль­шей мере развивает идеи метафизического пережива­ния любовного чувства. Особое место среди этих мысли­телей занимает Памфил Данилович Юркевич, написав­ший специальное сочинение под названием «Сердце и его значение в духовной жизни человека».

П. Д. Юркевича можно считать прямым наследни­ком философского творчества Сковороды. Будучи пре­подавателем философии Киевской духовной академии (в которую была преобразована Киево-Могилянская ака­демия), он, так же как и Сковорода, оказал сущест­венное влияние на развитие русской философской мыс­ли. Вл. Соловьев считал его своим учителем и философ­ским наставником. Своей работой «Сердце и его значение в духовной жизни человека» Юркевич заявил о создании еще одного варианта философской антро­пологической системы. Сочинение это содержало в себе христианско-неоплатоническое учение о сердце как о специфической основе познавательной способности че­ловека.

Сердце, по мнению философа, является глубочай­шей основой и духовно-нравственным источником ин­теллектуальной и душевной жизни человека. Учение Сковороды о сердце как центре и целостном начале душевной жизни было органично воспринято П. Д. Юркевичем и стало у него основой одной из самых первых в России глубокой и аргументированной критики фи­лософской системы И. Канта. Индивидуальность чело­веческой личности заключена не в формальной всеобщ­ности разума, как полагал Кант, а в переживаниях, чув­ствах и тончайших реакциях человеческого сердца. Для Юркевича был неприемлем односторонний интеллек­туализм того времени, который видел в мышлении основную и важнейшую силу души. Русский язык, по его мнению, сам устанавливает нечто «задушевное» как некую глубину, которая находится «позади» души и яв­ляется сложной системой психологических и мыслитель­ных процессов. Именно эта глубина, порождающая мышление, и является сердцем, духовным средоточи­ем мышления и духовной жизни человека.

Кроме того, сердце является важнейшим физическим органом человека и его средоточием, соединяя в себе центральную нервную систему с симпатической. Будучи обращенным и к центру, и к периферии человека, серд­це становится гарантом целостности и индивидуально­сти человека в его чувствах и реакциях, а не в мыслях. «Не древо познания есть древо жизни» и не в мыш­лении формируется «сущность» человека. Древо чело­веческой жизни заключено в жизни его сердца, в его глубоких и непосредственных переживаниях, исходящих из сердца. Если разум есть свет, то духовная жизнь возникает раньше этого света — в темноте и мраке глу­бин человеческой души. Ум является вершиной, а не корнем душевной жизни, и мысль апостола Петра о «сокровенном сердце человека», по мнению Юркевича, очень верна, так как фиксирует наличность скрытой, но основной жизни духа, из которой возникает и фор­мируется «верхнее» сознание. Именно эта мысль явля­ется ключом к пониманию философско-антропологического трактата русского мыслителя, к уяснению того по­ложения, что важнейшие и фундаментальнейшие основы человеческой души лежат в его сердце.

Философско-метафизическая интерпретация темы любви и сердца характерна для всего творчества П. Д. Юркевича и занимала в нем существенно важное место. Например, в работе «Мир с ближними, как ус­ловие христианского общежития» проводилась мысль о том, что все человеческие поступки, поведение и мысли должны быть управляемы верою, что Иисус Христос призвал все народы и весь человеческий род к единст­ву под единым Богом. «Кто перевел эту веру из про­стой мысли в живое содержание своего духа, из голо­вы в сердце, тот во всяком человеке встретит своего близкого, знакомого, родного, брата. Несогласия и столкновения с людьми не погасят в нем правды и люб­ви, которые представляют общие и общегодные осно­вания для водворения между людьми мира и братского общения». Религиозно-философские размышления Юркевича завершались общим выводом о том, что только лишь любовь способна внести мир и единство в сердце и во взаимные отношения людей.

В философском творчестве Сковороды очень неза­метной, но чрезвычайно важной была тема женствен­ности философии, которая была подхвачена и сущест­венно развита Вл. Соловьевым в его учении о «вечной женственности» и в учении о «жене, облаченной в солн­це», сопряженными с его софиологией. Тема любви была раскрыта Вл. Соловьевым в специальной статье «Смысл любви» и в статье «Любовь», помещенной в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. В от­личие от исторической традиции русского философ­ствования, рассматривающего любовь в бытийно- метафизическом аспекте, Вл. Соловьев обратился к рас­смотрению проблемы половой любви. Философ разли­чал три типа любви:

1) любовь нисходящая, которая более дает, нежели получает;

2) любовь восходящая, которая более получает, нежели дает;

3) любовь, в которой и то и другое уравновешено.

Этим типам любви соответству­ют три вида любви: родительская любовь, любовь детей к родителям, половая, или супружеская, любовь.

Любовь, по мнению Вл. Соловьева, является изна­чальным фактом природы или даром Божьим. Харак­терной особенностью соловьевского понимания любви было то, что эта проблема рассматривалась сквозь призму проблем человеческой индивидуальности и эго­изма. Любовь соотносилась с истиной как живой си­лой, способной овладевать внутренним существом че­ловека и выводить его из состояния ложного самоут­верждения. Таким образом, любовь, ставя перед собой задачу устранения эгоизма, способствует спасению и нравственному оправданию индивидуальности. «Тем большее значение должны мы признать за любовью как за началом видимого восстановления образа Божия в материальном мире, началом воплощения истинной идеальной человечности. Сила любви, переходя в свет, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь, но затем уже дело за нами: мы сами должны понять это открове­ние и воспользоваться им, чтобы оно не осталось ми­молетным и загадочным проблеском какой-то тайны».

Философия любви, в рамках христианской интер­претации этого вопроса, нашла свое выражение и в ре­лигиозно-философском творчестве П. А. Флоренского, который от метафизики всеединства, восходящей к Вл. Соловьеву, пришел к системе конкретной метафизики. Сочинение П. А. Флоренского «Столп и утверждение истины», написанное как христианская теодицея в две­надцати письмах, завершалось главой «Дружба», в ко­торой раскрывалась внутренняя сущность соборности церкви и единосущность ее последователей в любви, преодолевающей в ней «ненавистную раздельность мира».

Любовь, по Флоренскому, является разновидностью духовной деятельности, способствующей введению в Столп Истины. Любовь приоткрывает для человека двери горних миров, но является не любовью вообще, а любовью конкретно-личною, которая в наибольшей мере постигается через идею дружбы. Эту первона­чальную форму любви Флоренский называл греческим словом «филия» — «любовь-дружба». Кроме «любви- филии» в христианстве существовала «любовь-агапе», как любовь вселенская, любовь братства всех людей. Флоренский сравнивал любовь с непрерывным лучом, идущим от великого Солнца, и сожалел о том, что приближение к этому источнику света возможно для всех людей не в равной мере. Чем ближе человек может приблизиться к великому Солнцу, тем более единосущности в его любви-дружбе, тем более осу­ществляется христианская идея «да двое едино будут». Есть любовь-терпение, писал Флоренский, и есть лю­бовь-радость. И та и другая находятся на разных ста­диях единого пути приближения к Единому Центру. Приближенность к этому Центру определяет тот сак­ральный факт, что из просто «ближнего» человек ста­новится «со-тайником благодати» и в наибольшей мере может приобщиться к церкви, которая и есть любовь, преодоление раздельности людей.

Метафизика любви и философия сердца в русской философской культуре проявилась во множестве разно­образных форм. Беглый обзор, проведенный в этой статье, далеко не полон и неисчерпывающ. Например, при описании основных и ведущих линий такой темы, как сердце и любовь, остался в стороне интересный памятник религиозно-философской культуры XVII в. «Поучение аввы Дорофея о любви и обращение Авва­кума к «питомникам церковным», не рассмотрено и не проанализировано также творчество В. В. Розанова с его пристальным вниманием к вопросам любви и пола. Таких примеров можно привести еще много, но основ­ная направленность русского философствования в трак­товке понятий «любовь» и «сердце» в целом очерчена.